Алмагуль Менлибаева принадлежит к первому постсоветскому поколению казахских художников. Все они, войдя в искусство в начале 1990-х, столкнулись с проблемой идентичности, обойти которую в тех условиях не представлялось возможным. Каким, собственно, должно быть искусство новой страны? Каковы его традиции и истоки? Найти ответы на эти вопросы оказалось задачей интригующей и творческой: поэтому ответы не столько искались, сколько придумывались.

Так Алмагуль Менлибаева создает свой воображаемый Восток, который обустраивает, обращаясь к тенгрианству, шаманизму, суфизму, древней персидской мифологии, несторианскому христианству и другим духовным традициям, которые прошли через территорию Центральной Азии. Этот идейно поэтический конструкт носит характер авторской гибридной мифологии, со своими эпосом-нарративом, системой устойчивых лейтмотивов и культурных героев. При этом мифология художницы, как и любой миф, – это в первую очередь, миф о творении. Отсюда космогонические мотивы в ее работах – планеты, звезды, а также мотивы стихий и первоэлементов – воды, света, воздуха, земной тверди. И если в различных мифологиях творения праматерией, из которой создается сущее, выступает руда, глина, воск, молоко или мед, то у Менлибаевой это войлок, подсказанный ей, разумеется, реалиями Центральной Азии. Наконец, как и в любом мифе, базовые элементы у нее находятся в контрапункте и неразрывной связи: к примеру, мужское и женское показано противоположностями, предназначенными совмещаться друг в друге. Картина мира как совмещение различий обычно предполагает отказ от диалектики развития и становления: бытие в мифе неизбывно воспроизводит себя в вечном возвращении. Вращение по кругу, собственно, и есть состояние, из которого рождается мир.

Эта мифологема – рождение бытия из круговых движений, воплощена у Менлибаевой буквально. Свои сферические планетарные элементы она создавала, скручивая войлок в стиральной машине. Эта сугубо бы товая изнанка ее мифологии творения представлена в графической серии. То, что кажется картинами космогонической мистерии, на самом деле есть фотодокументация вращающегося диска машины. Этим художница дает понять, что ее авторская поэтика – это именно неомифология, в которой уживаются мотивы воображаемой архаики с лично пережитой современностью. Поэтому у нее механизмом, приводящим в движение мироздание – образом machina mundi, может оказаться бытовой прибор, а базовое разделение сущего на мужское и женское представлено проводами с разъемами «мама» и «папа». Так неомифология у Менлибаевой отличается такой сугубо современной чертой, которой лишены были создатели древних мифов, – способностью к иронии.